Пельмени

- Я тебе обратно говорю – тута никто не присядет! Ненавидят все друг дружку, как псы! Хуже – как собаки!

Говоривший это мужик, вернее говоря, мужичок, был щуплого вида, в телогрейке, несмотря на теплую еще погоду. Для убедительности он размахивал правой рукой с защемленным в ней картузом, что издалека могло напомнить выступление Ленина на митинге какого-то завода. В данном случае митинг состоял из двоих – «Ленина» и второго мужика, помясистей и покряжестей.

- Петро, чего разоряешься,тютя?

- А вот такой народ. Дикий народ. Родня – не родня, а часу не пройдет, как перегрызутся! И чего это мне зазря скамейку тута ставить?

Тот, кто покряжистей был и поспокойней, слов тратил меньше.

- А присядет кто? Вона – и тень, тютя!

Петро – хозяин дома и осины, облокотившейся на жидкий забор, замотал головой и рубанул картузом.

- Не буду я ничего ставить. Кто присядет-то? Ты – и так ко мне зайдешь, а кто чужой – мимо пройдет. И неча задерживаться. Чего задерживаться тута? А бабы сядут – начнут языки чесать, как белье полоскать. Мне же первому кости промоют – Петро там выпил, с той прошелся, с тем погавкался. Еще мою Варьку вовлекут, не… . И так бабский язык как репей, так ты что хошь – чтоб я этот репей под своей калиткой развел?

Кряжистый пожал плечами.

- От тютя. Так на радость же. Кто с сельпо идет с пакетами – присядет, доброе слово к тебе скажет.

Петро громко усмехнулся – мол, ему ли людей не знать.

- Доброе слово ныне только за деньги скажут. А задарма – только Капка рыжая – и обратно бабам же. Давеча отпускала – так очередь с улицы выстроилась – не могла с какой-то товаркой набрехаться. И потом - чего такого в нашем чапке можно набрать, чтобы передыхать? Крупы или спичек? А чтоб водка руки оттягивала – ты когда такой праздник видал? Даже пельмени – и то кончились давеча. Варьке своей обещал, да не принес. Я Капке – вылаживай, мол, из закромов, шо осталось. А эта рыжая су… щность только руками разводит, грит, только яйца остались. Я обратно – вылаживай яйца! О она мне – я тебе то же самое хотела предложить. И бабы гогочут вокруг, чисто гуси!

Спокойный кивнул - язык продавщицы их сельпо Капитолины цветистостью не уступал вулканически-огненным волосам.

- А с церквы кто пойдет? Вот с Пасхи пойдет, да и присядет здесь. Церква тоже по дороге, небось.

Петро постучал себе картузом по лбу.

- После Пасхи разговляться надобно, а не по скамейкам рассиживаться. Чужим тем более. И до Пасхи еще – знашь, вона зима еще. И кто на твоей скамейке будет зимой ж..пу холонить, а Рябой?

Если приглядеться, то, действительно, на широком лице второго можно было заметить старые почти зажившие вмятинки, словно от маленьких дробинок. Видимо, прозвище заменило имя в незапамятные времена. Рябой пожал налитыми плечами.

- Ну, как хошь. Я чё? Я зайду, если чё.

- Заходь, заходь, завсегда. Вот, кстати, что сейчас зашел. Дело есть.

- Дело? Какое дело, тютя?

- А вот важное! – Петро потряс картузом перед своим носом. – У тебя, к примеру, пельмени дома есть?

Рябой пожал плечами.

- Нема.

- Вот! И у меня нема. Даже у Капы в чипке теперь нема. А мужики позавчера в Лихой балке за старой фермой во-о-от такого русака видели, - Петро развел руками, как делают обычно рыбаки, а не охотники.

- И шо?

- Не постигашь, Рябой? Мы этого русака с тобой завтра самотопом возьмем, пока кто-то другой не позарился, так пельменей и наготовим. До Новогодья хватит, если мужики не врут. А если и привирают малехо, так до зимнего Николы. Так шо – тесто за тобой.

Рябой хмыкнул.

- А как не возьмем, тютя?

- Как это – не возьмем? Ишь, маловер… Ишо как возьмем. Лёжка у него там. Как не взять. Тепленького. С зайчихой, - Петро озорно подмигнул, - снимем с бабы евойной, так он в полоумии все свои петли, да сметки позабудет. Или тебе чего – тесто лень делать?

Рябой, еще заметно сомневаясь, пробурчал, что, мол, не лень, но мука последняя.

- Ну, тем более, - окончательно рубанул картузом Петро, - на дело пойдет, чего зря последнему лежать. Ты вот шо – ты сегодня сделай, завтра с рассветом и наладимся. С собой возьми, там прямо на ферме и скатаем.

- А варить, тютя? Тоже там?

Петро одел картуз, показывая, что недалекие вопросы собеседника его утомили и митинг окончен.

- Ну а то как же? Пока найдем, пока сгоним, пока шкуру снимем… что ж нам – голодными целый день шастать? Там сварим, там и съедим часть. Ключ там недалеко, хвороста завались. Половину зайца –то легче нести, небось? Постигашь уже?

Рябой улыбнулся – дескать, постиг.

- А шо останется – Капке отдадим. На продажу. Такая что хошь продаст. А нам – магарыч. Умей жить, Рябой! – Для верности усмехнулся. – Не тютей.

Бутылка, венчавшая всю операцию, убедила Рябого окончательно.

- Ладно, тютя. Я завтра до петухов постучусь.

На том разошлись. А на следующее утро, еще затемно, Рябой подходил к Петровой хате. В правой руке он нес ведро с тестом – оттягивавшее руку даже такому ражему детине, каким был Рябой. Окинув глазами место у забора, где шел давешний спор о скамейке, и куда сейчас удобно было бы поставить ведро, Рябой взялся за калитку. Но заходить не пришлось – Петро словно ждал за штакетником – вышел бодро, перекидывая с плеча на плечо старомодную «Белочку» * - единственную фамильную реликвию. На свежем воздухе сразу стал слышен перегар – видимо Петро решил перед охотой погреться изнутри. Как Варвара, обычно зоркая на партизанскую рюмку, не углядела, было не ясно.

Обратите внимание: Пельмени из Беларуси по ГОСТу. Из чего сделаны.

Рябой укоризненно покачал головой, но ничего не сказал. Петро не замечая этих тонкостей, накинул на калитку проволочную петлю и пошел первым.

На жухлой траве уже посверкивал первый иней – будто зима прислала вперед себя некий задаток. Шли поэтому с похрустом, но нужды осторожничать не было – до Лихой балки раньше рассвета не добрались бы, а случайная добыча друзей не интересовала. Вообще, Петро слыл знатным охотником – брал и зайца, и лису, и кабана и без зверя с охоты почти не возвращался. Была у него когда-то и собака – красавица лайка по кличке Берта. Берта поднимала за сезон до 70 зайцев – на зависть любой гончей. Петро ходил с ней и на лису, и куницу, и на кабана, и не мог нарадоваться. С ней часами мог разговаривать, гладил так, как жену не гладил. Варвара то ли в шутку, то ли всерьез даже ревновала мужа к ней. Но на 8-м году собачьей жизни – в самую зрелость – Берта была кем-то отравлена. Из зависти или из ревности – Петро допытываться не стал, ушел в запой. На всякий случай побил жену, хотя та божилась и клялась детьми – что не причем. Из запоя вышел через неделю, неожиданно и даже резко. Сходил в баню, парился всю ночь, потом спал до вечера и больше в этом году к бутылке не притрагивался. Новую собаку заводить не стал – боялся, если повторится подобное, запоем не ограничится. Знал наверняка – кого-нибудь пристрелит. Тюрьмы Петро не боялся, боялся, пристрелит не того, кого надо, не разобравшись. Потом, когда отпустило, стал понемногу выпивать, но не взахлеб, а исключительно по душевному желанию. Жена Варя такие желания чуяла задолго и, как могла, предотвращала. В среднем жизнь получалась малопьющая. По русской мере, конечно.

Рябой, в отличие от своего спутника, был убежденным холостяком. С женой Петро Варей он был связан дальним родством и родство это было у него единственным. Родители умерли еще молодыми. Отца заразили в районной больнице, когда он единственный раз в жизни обратился к врачам. Поехал лечить зубы, а вернулся с неизлечимым гепатитом. Через него заразилась и мать. Когда выяснилось в чем дело, было уже поздно. Рябой был тогда еще не рябой, а подростком по имени Проша, братьев и сестер не было. Варя помогала заместо старшей сестры, как-то выдюжили. Петро ездил потом в ту больницу, искал зубоправа. Но к тому моменту докторша из больницы уже уволилась, главврач сменился, спрашивать было не с кого. И ведь надо же – проклята та лечебница была, что ли, но вернулся оттуда Прохор тоже с «подарочком» - ветряной оспой, ветрянкой, проще говоря. От нее и оспинки на лице остались, оттуда и кличка привязалась. С тех пор Рябой никаким докторам не верил, считал за врагов и, может, от того и не болел вовсе. Не болел, но здоровье на других не тратил, на баб тем более. Смотрел, как в деревне мужиков хомутали, да ездили – так не хотел. Для хозяйства баба нужна, понятное дело, но пока сам управлялся. Может оттого никогда не выходил из равновесия и дружелюбия к соседям не терял.

Переложив в десятый раз ведро с тестом из руки в руку, Рябой собрался спросить – далеко ли ещё. Хотя и сам еще мальчишкой на ту старую ферму бегал, но для облегчения ноши другого, как спросить, не оставалось. Прохор протерпел еще метров двести.

- Петро, долго еще топать? Замотался нести, тютя!

Петро даже не обернулся – поднял руку с растопыренными пальцами. Что это означало - пять минут, пять часов или пять километров – было непонятно. Прохор решил про себя, что если через пять минут они придут на место, он потребует привала. Но требовать ничего не пришлось – через несколько шагов Петро остановился сам.

- Так, Рябой. Ща курнем, и начнем поднимать нашего русака. Он, подлец, в затишье лежит, за фермой где-нибудь, мордой к ветру. Так что ты возьмешь правее по склону, против ветра будешь заходить**. Малик*** увидишь, не смотри, все равно запутает, просто окружай со своей стороны. Поднимешь на меня, я его и достану. Постиг?

- Ну а чё. Понятно, тютя. Только ведро тут оставлю?

- Не, Рябой. – Петро достал «Приму». – Заяц далеко увести может. Потом ищи твое ведро. Так что с собой тащи.

Прохор, не скрывая удовольствия, втянул сизый дымок. Небо незаметно посветлело и стало как раз такого же цвета – сизым. Петро зачем-то снял крышку, потопал пальцем по тесту и неопределенно крякнул. Нужно было понимать, что претензий к тесту нет. Первая сигаретка самая короткая, скоро мужики втоптали окурки в примерзшую землю, Петро снял с плеча легендарную «Белочку», Прохор зацепил ведро и пошел по верху балки в указанную сторону. И ведь прав оказался Петро: не успела показаться заброшенная ферма, как шагах в ста от Прохора что-то в траве шорхнуло, и помчался вперед крупный - не обманули те мужики - заяц размером с лисицу, не меньше. Матерый русак, русачище! Прохор хотел крикнуть, да в горле что-то запершило. Размахивая ведром, как огромным кадилом, он бросился за зайцем и тут же громыхнул выстрел. Прохор остановился, чтоб не попасть ненароком под огонь, и тут же ухнуло снова. Русак прыгнул в сторону и почесал в высокую траву за логом. Когда снизу балки показался Петро, на ходу перезаряжая ружье, Прохор окончательно понял, что заяц ушел. Ушел, так и не перейдя в следующее положенное ему агрегатное состояние – пельмени. Петро не стал ничего говорить, развел руками и достал «Приму». Прохор тоже не стал ничего говорить, - как следует раскрутив ведро с тестом, отчего стал похож на олимпийского метателя молота, забросил его далеко в заиндевевшую траву.

- Ты чего, Рябой?

Прохор молча повернулся и пошел крупным шагом обратно в село. Петро курил и вслед не смотрел. Рябой потом не заворачивал в сторону Петровой хаты больше недели. А когда все-таки зашел по соседскому делу, то первое, что бросилось в глаза – небольшая крепкая скамейка, срубленная из дубового комля. Прохор сбросил рукавицей тонкий снег, присел, осмотрелся и улыбнулся во все рябое лицо:

- Другое дело… тютя!

* Двуствольное пуле-дробовое ружье ИЖ - 56 «Белочка» Ижевского механического завода. Выпускалось с 1956 г. до середины 60-х годов прошлого века.

**При ветре заяц ложится обязательно где - нибудь в затишье, мордой к ветру (ветер, дующий по шерсти, не так холодит зверька). Поскольку же заяц лежит мордой к ветру, подходить к нему следует сзади, против ветра, чтобы зверек не заметил охотника.

*** Заячий след (охотн.)

Из книги СИНДРОМ БАБОЧКИ

Приобрести по цене издательства

Приобрести в ТД "Библио-Глобус"

Приобрести в сети Буквоед

Приобрести в сети "Читай-город"

Авторский блог Дмитрия Дарина

Авторский Ютюб-канал

#пельмени #синдром бабочки #охота на зайца #охота #рассказ #литература #русская литература #дмитрий дарин

Больше интересных статей здесь: Туризм.

Источник статьи: Пельмени.