Зимнее утро. Сон прошел сам собой, но я еще нежусь в постели пять минут. Сквозь тюль видно несколько фонарей. Их свет холоден и ярок. Ущербная луна, стоящая где-то за крышей дома, бессильна перед электричеством. Но рассуждать о природе и цивилизации не время, пройдет каких-нибудь полчаса, и ночной мрак расползется по лесам и оврагам.
Сборы на рыбалку зимой неспешные. Всему свое время, свой срок. Последние глотки горячего кофе у кухонного окна. За дальними-дальними лесами тонкая полоска неба стала чуть голубее. Где-то там, на краю Земли, проснулось Солнце. Пора выходить.
Я не люблю дальних поездок, поэтому рыбачу недалеко от дома. До деревенского озера не более километра, неспешные двадцать минут утреннего преображения зимней природы.
Благодать. Ночью подморозило, и снег скрипит под валеными сапогами, переходя с басов на альты. Скрип отдается в пустых переулках. Его слышат собаки в дальних дворах и нехотя откликаются ленивым лаем.
Ещё сумеречно, небо темное. На нем чуть потускнели, но не погасли звезды. На западе две крупных, одна над другой. И морозный, слегка матовый воздух дает полюбоваться их переливами. У верхней звезды больше рубиновых всполохов, а у нижней – дальней – переливающийся зеленоватый блеск с синими брызгами. В такие минуты я сожалею, что в моем детстве не встретилось человека, влюбленного в звёзды. Наверное, узнай я тогда о бесконечности неба, я бы стал астрономом. Но… Сейчас, к своему стыду, я даже не знаю, какие солнца смотрят на меня из своего прошлого сквозь парсеки космической бездны. Я не успею еще дойти до места, а звезды в небе погаснут одна за одной. Но до первых лучей земного светила, бродя по ледяному простору, я буду видеть на юго-востоке Венеру. Самую яркую утреннюю звезду, древнюю богиню Аврору.
Прохожу первые три сотни метров. Вижу, как от реки взметываются клубы пара. Там, где туман трудился всю ночь, стоят алмазные кусты тальника. Но пока эти франты не могут похвастаться своим богатым убранством – в застывшем синеватом воздухе бриллианты не дают блеска.
Воздух засинел, небо набрало высоту, хруст снега менее слышен, чернота ночи уползла на запад. Там, за Уральскими горами, которых мне не видно, но я в своем воображении могу представить их, еще лежит на земле мрак.
Я спускаюсь по крутому берегу на лед. Делаю несколько шагов от берега и вздрагиваю от громоподобного треска под ногами. Останавливаюсь и осматриваюсь. Совсем недалеко от меня под каменным навесом берега затаились рябчики. Нынче снега почти нет, и птицы бесприютно мыкаются, пересиживая холодные ночи в таких укрытиях. Я пристальнее всматриваюсь. Это пугает птиц. Они доли секунды еще прячутся под укрытием, но не выдерживают и взлетают. На фоне тонкого белого покрывала, прикрывшего озерный лед, рябчиков видно. Будь я охотником, успел бы снять с плеча ружье и, наверное, смог бы добыть еще не исхудавшую за зиму птицу. Но я не охотник.
На западном берегу светлее, чем под восточными скалами, но именно здесь по утрам кормится рыба. Я снимаю с плеча бур и рыболовный ящик, осматриваюсь. Замечено, что зимой на озерах обязательно есть участки, которые облюбованы группой знакомых между собой рыбаков. Негласно владельцы участка считают, что у них и дно увалистее, и рыба крупнее. Но, появляясь утром у тех же самых лунок уже в который раз, рыболов обязательно оглядывает место вокруг себя. Зачем? Неизвестно.
Оглядевшись и примерившись, нахожу не тронутый буром лед. Он хрустит, крошится, скрипит и горкой растет вокруг шнека. Это первый острый момент за все утро. Вычищая от снега пробуренную лунку, я весь в предвкушении. Наживлены крючки, леска медленно уходит в воду, вымерзающую на глазах и превращающуюся в еле заметное облачко пара. Еще несколько движений, установок, и вот кивок удочки замирает над лункой, а вокруг лески уже тончайшая слюдяная пластинка. Оказывается, утро-то морозное.
Пока я занимался всеми приготовлениями, небо отодвинулось от земли еще дальше и заметно поголубело. Венера потеряла свой зеркальный блеск, и я с трудом нахожу её в небесной дымке. Это значит, что у самой кромки далеких лесов край неба из светло-изумрудного стал бирюзовым.
Там, далеко, где-нибудь над Иркутском, его уже озарили лучи зимнего солнца. Самое время первых поклевок. Так и есть. Кончик кивка еле заметно дрогнул. Я склонился ближе к лунке, сбросил варежку и кончиками пальцев бережно прихватил рукоять удильника. А сторожок шевельнулся еще раз. Рыба осторожничает. Осторожничаю я. Мы стараемся перехитрить друг друга. Кивок дернулся, потом еще раз. И я подсек. Там, в глубине, на шести метрах подо льдом медленно вверх пошла рыба. Пальцы безошибочно определили, что торопиться с вываживанием не стоит. Выбираю леску аккуратно, стараясь не ослаблять натяга. Но вот рыба встала и двинулась вниз. Тоненькая нить лесы завибрировала. Пылинки измороси посыпались на слюдяное оконце рыболовной лунки. Опустившись на колено перед крохотной прорубью, я стараюсь заглянуть в толщу воды. Рыба снова встала. В нашем озере нет марлинов, поэтому я без особой опаски начинаю снова выбирать леску. Еще мгновение, и свободной рукой выхватываю из лунки посеребренного, с яркими черными полосами по горбу, окуня. Снова наживляю удочку. И только теперь чувствую, как замерзли пальцы.
Все еще вожусь у лунки, но край глаза ловит серебряные брызги света. Поднимаюсь с ящика. В далекую речную прогалину, пробитую Миассом среди лесов, вышло солнце, и его луч упал на окутанные инеем молодые березы.
Обратите внимание: Как я лез в ночи на кислотный вулкан, чтоб увидеть самый крутой туристический развод Индонезии.
Если смотреть на березы непрерывно, увидишь, как по ветвям течет амальгама. Зрелище игры солнечного света в опушенных инеем ветвях длится всего несколько минут, пока светило не взойдет чуть выше. Тогда из-за черного соснового бора, что стоит на берегу Миасса в километре от моего озера, вырвутся в небо розовыми стрелами первые лучи, и следом вспыхнет белое золото края утреннего Солнца. В это мгновение чистое зимнее небо взовьется надо мной до пределов своей высоты и станет бирюзовым. Снег засинеет. Как давно я не обращал на это внимания. А ведь в детстве я точно знал, что в погожие декабрьские дни снег синий. Тогда его было много. Он лежал высокими сугробами в огороде, и по нему неуклюже, со смехом ходила моя миниатюрная, стройная молодая мама, развешивая на веревках на выморозку постельное белье. Он лежал огромными синими пространствами за нашей деревней, и мы с папой прокладывали в них два лыжных следа. Тогда снег был синим, морозы крепкими, а счастье беспричинным.Взошло солнце, появились новые краски и звуки. Тальники успевают похвастаться своим драгоценным нарядом. А с берез алмазная пыль спала от нечаянного прикосновения заблудившегося ветерка, вывернувшего из поймы реки на озерный простор.
Ветерок тронул полу плаща, плащ задел удочку! Я вижу, как кивок прижался к самой воде, и прихватываю удильник, чтобы сделать подсечку. На крючке веселая рыбешка. Без особых усилий на лед выскакивает озерный еж – серый ерш.
К знакомому месту подтягиваются приятели рыболовы. Снова скрипит и колется лед, гремят ящики, звучат неспешные разговоры до той поры, пока деды не склоняются над своими лунками. Но к занятому и обработанному полю с корытом и ледобуром семенит чужак. Он приветлив и весел. Узнав, как клев, он отходит на границу истоптанного участка и сверлит свои лунки.
По очереди на его спину посмотрят все приятели. А он, не успев опустить снасть в лунку, начинает махать руками и вытаскивает первую рыбину. Обязательно оглянется на завсегдатаев рыбного места, поднимет повыше правую руку с зажатой в ней леской и продемонстрирует трепыхающегося на крючке чебака или карася. Потом за десяток минут вытянет еще несколько рыбешек. Озерные обитатели окажутся на порядок длиннее и на два порядка толще тех, что лежат у твоей лунки. Сказать, что я завидую – нет. Но обидно. Я тут ходил, бурил, кормил, дразнил. И рыба только в мою сторону пошла, её перехватили. А деды завидуют, точно знаю. Кивают чужаку с улыбкой, и тут же наклоняются к своим лункам и начинают неистово трясти снасти, дразня нерешительных горбачей.
Сегодня меня спасло бесклевье. Я не показал ни окуня, ни ерша. И незнакомый мужчина ушел дальше. Не стал мне мешать созерцать зимнее утро.
Десять утра. День. Далеко-далеко на небе появляется дымная дорожка. И я между делом слежу за ней. Когда дорожка приблизится к береговой кромке, в небе можно будет рассмотреть серебряный треугольник и увидеть раздельный выхлоп. Когда треугольник пройдет надо мной, я услышу отдаленный рокот турбин. Но звук совсем не яркий. Шум реки и дробилки гораздо насыщеннее и разнообразнее.
Клев плохой. А морозец забрался под телогрейку. Пора искать клевое место. Это был случайный, но счастливый мой переход. Я ушел к северному берегу, выбурил пару лунок и поймал пять матросиков. Клев на зимней рыбалке захватывает куда сильнее, нежели если бы это происходило летом. Пять пойманных окуньков – это событие, когда руки без варежек, не раз окунутые в воду, не чувствуют холода. Они краснеют, как краснеют на снегу гусиные лапы. Чуть хуже сгибаются пальцы, но им не холодно, как не холодно и тебе. Я в это время весь в делах, движениях, сомнениях и надеждах. Вот сейчас, на очередной проводке твоего чертика схватит не полосатик, а настоящий горбач. И ты уже не замечаешь ни бирюзового неба, ни голубоватого снега. Но… горбач решил сегодня повременить. Я поднял удочку выше головы и вдруг увидел, как вдоль моих следов, оставленных на нетронутой равнине переходом, Солнце щедро рассыпало яхонты да изумруды. День был настолько хорош и безветрен, что никакие колебания воздуха не исказили солнечного луча, упавшего на снега, вспыхнувшие драгоценными искрами.
Около оставленной лунки опустилась сорока. Она только что сидела на крутом обрыве, следила за рыбаками, стрекотала время от времени, выпроваживая нас с водоема. Потом, рассмотрела рассыпанного мормыша у одной лунки и ринулась за едой. Летела она тяжело, как в старых фильмах летают подбитые неуловимыми мстителями раненые «Фарманы», то набирая высоту, то проваливаясь в воздушные ямы. При заходе на посадку выправилась, сделала вираж с наклоном на крыло и села в снег в нескольких метрах от лунки. Огляделась и несколько раз прыгнула в бок. Бочком, бочком добралась до лунки и снова внимательно огляделась, потом схватила добычу и тут же взмыла вверх. Ерша-то я потерял. И он, мороженый, стал лакомством для сороки, при ближайшем рассмотрении оказавшейся вполне упитанной птицей.
Иду к дедам. Справляюсь про клев.
– С утра не брал, а сейчас, как обрезало, – весело отвечает дед Василий.
А дед Вова молча складывает окуньков в ящик. И правда, чего Бога гневить? Рыбацкому счастью нужно дать отдых.
Собираю со льда улов. У кошек сегодня праздничное меню. А Солнце забралось в декабрьский зенит. От меня на льду лежит очень четкая и длинная тень. Потеплело. Пропал скрип снега. А в воздухе появилась еле уловимая дымка. Завтра будет пасмурно. Возможно, снег. В общем, все к перемене погоды. Поэтому и рыба клевала плохо. Вот завтра, наверное, будет лучше. Но завтра я уже окунусь в будничную суету и не услышу ни скипа снега, не увижу лазоревого неба, не вдохну полной грудью морозного воздуха….
Больше интересных статей здесь: Туризм.
Источник статьи: Что может увидеть человек на зимней рыбалке?.